Пакистан: Мы много о нем знаем? (6 часть)

Продолжаем рассказ жж-юзера se-boy о поездке в Пакистан: Как известно, каждая большая гора, являясь в прямом смысле слова пупом Земли, со временем обрастает большим количеством мифов и легенд и становится осью и основой фантастических и вместе с тем совершенно реальных историй. Возмущение пространства по вертикали причудливо переплетает эпохи и судьбы. За мифы и легенды отвечает местное население, герои былей – различного рода авантюристы, альпинисты и прочие неистовые «исты».

Было бы интересно составить что-то наподобие исторической хроники, например, по каждому восьмитысячнику, но для этого надо много по ним бродить 🙂 Об Эвересте я уже пробовал писать, теперь очередь Нанга Парбат, тем более что эта гора даст хорошую фору тому же Эвересту, да и Кашмир – место очень не простое.

Предыдущие части: часть 1, часть 2, часть 3 , часть 4 и часть 5.

Небольшая вводная: Нанга Парбат – первый в истории восьмитысячник, на который пытались взойти люди; первый в истории восьмитысячник, покоренный человеком в одиночку. До того как Эверест стал популярным в альпинистской среде, Нанга Парбат удерживала первенство по числу погибших восходителей.

Эта гора была свидетельницей зарождения и развития буддизма в регионе, неподалеку от нее возникли первые изображения Будды. У ее подножия проходил Александр Македонский, мусульманские завоеватели (например, Тамерлан и его потомок Бабур, основавший династию Великих Моголов), сикхские завоеватели. Нанга Парбат не понаслышке знает, что такое Большая игра Британской и Российской империй. Эту гору рисовал Рерих. В конце концов, эта гора задолго до всей Европы увидела неиндуистскую свастику – на вершину в начале 1930-х пытались взойти нацисты.

***

Когда-то часть Афганистана, часть Памира, весь север пакистанского Кашмира, а также Ладакх были буддистскими. Про Ладакх знают многие, но вот то, что Балтистан (Гилгит-Балтистаном сейчас называется северная часть Кашмира) имел другое название – Тибет-и-Хурд, известно мало. Переводится это как Малый Тибет, подавляющее большинство населения здесь и сейчас говорит на языке балти – одном из западных диалектов тибетского языка, но при этом исповедует ислам.

Чуть западнее, в долинах Дир и Сват в XX веке шесть лет вел раскопки буддистских храмов и поселений величайший тибетолог мира Джузеппе Туччи (кстати сказать, учитель Мишеля Песселя, который и надоумил Песселя сходить в запретное королевство Мустанг). Туччи нашел в Свате столько буддистских древностей, что раскопки можно было бы не прекращать до сих пор.

Однако после того как с 2007 по 2009 годы долина удерживалась талибами, буддистскому наследию был нанесен ощутимый удар. Талибы принялись бодренько уничтожать «идолов», как в свое время уничтожили Бамианских будд в Афганистане. Это несмотря на то, что никто из мусульманских завоевателей раннего периода вплоть до Тамерлана пальцем до этих памятников не дотронулся. Да и «идолы» эти старше собственно ислама на пару сотен лет.

В 326 году до нашей эры через Хайберский перевал, соединяющий нынешние Афганистан с Пакистаном, в царство Гандхара вторгся Александр Македонский. Он прошел со своим войском через весь Кашмир, форсировал реки Инд и Джелам и дошел даже до Ганга.

Впервые в истории индуизм и буддизм соприкоснулись с Грецией. Александр оставался в регионе около восемнадцати месяцев, в это время происходил интенсивный культурный обмен между греками и местным населением, результатом которого стал греко-буддизм.

Как известно, изначально в буддизме не существовало изображений Будды, их даже избегали, обозначая его присутствие следами ног, пустым троном, веткой дерева бодхи или «кругом учения». Вместе с армией Александра, который нес свое мировоззрение другим народам, в регион пришли ученые, философы и люди искусства, в том числе художники и скульпторы. Именно на территории Кашмира возникла иконография Будды – греческие скульпторы передали свой опыт буддистским, результатом стали первые в истории изображения и статуи Будды – его скульптуры того времени удивительно похожи на греческих богов и героев.

Официальная история Нанга Парбат началась в XIX веке. Собственно, можно сказать, с этого момента Нанга начала оправдывать данное ей впоследствии название «гора-убийца». В 1856 году немецкий исследователь Азии Адольф Шлагинтвейт прошел у подножия горы и сделал ее описания и зарисовки. Эти сведения попали в Европу. Шлагинтвейт, первый европеец и первый немец, увидевший этот восьмитысячник, вскоре расстался с жизнью. Спустя год он пробрался на север в район Кашгарии и Джунгарии (сейчас эти земли входят в Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая), где был схвачен Вали Ханом, эмиром Кашгара, по подозрению в шпионаже. Адвокатов и суда присяжных тогда не существовало – Шлагинтвейту отрубили голову.

Первую попытку восхождения на Нанга Парбат предпринял британский альпинист Альберт Фредерик Маммери в 1895 году. Это вообще первая попытка восхождения на восьмитысячник в истории. Спутники Маммери, в том числе майор Чарльз Брюс (впоследствии один из организаторов первых альпинистских экспедиций на Эверест), решили обойти гору вдоль подножия. Сам Маммери с носильщиком из местных поднялся по склону Нанга Парбат на высоту более шести километров. Назад они не вернулись, и больше их никто никогда не видел.

Уже упомянутый Чарльз Брюс впоследствии отправляется на северо-запад современного Пакистана – в Читрал, где на границе интересов Британской и Российской империи, на острие «Большой игры» в глухом горном районе, населенном полудикими племенами пуштунов и совсем дикими гиндукушскими горцами, сходит с ума от одиночества полковник Френсис Янгхазбенд.

Этот человек, похожий на семейных портретах одновременно на Фридриха Ницше и Никиту Михалкова, – единственный представитель Британской империи на много сотен километров вокруг, ухитряющийся держать под контролем всю территорию вплоть до Нанга Парбат.

Его называют отцом-исследователем Каракорума. Он открыл новый путь через пустыню Гоби в возрасте 21 года. Из-за слухов о его гибели едва не началась война между Британией и Россией. Однако ни игра в поло, ни беседы запанибрата с местными правителями, ни почти абсолютная власть, равно как походы по «белым пятнам» Гималаев, Гиндукуша, Памира и Каракорума не могут избавить Янгхазбенда от тоски – он опасается за свой рассудок.

Спасением становится философия Льва Толстого – оказавшуюся у него случайно книгу Толстого Янгхазбенд прочитывает от корки до корки, и это в корне меняет его мировоззрение – постепенно полковник из махрового британского колониалиста превращается в мистика и индийского националиста, ратующего за независимость Индии. Однако в процессе этой эволюции Янгхазбенд, благодаря маниакальному страху перед Россией тогдашнего вице-короля Индии лорда Керзона, получает добро на завоевание Тибета.

В 1904 году армия (по сути большой военный отряд) под руководством Янгхазбенда вторгается в Тибет через территорию зависимого от британцев княжества Сикким. Янгхазбенд захватывает Лхасу. Далай-лама XIII бежит из страны в Монголию, тибетское правительство вынуждено подписать договор, согласно которому власть Британской империи в Тибете существенно возрастает – Лондон отныне имеет в Лхасе своего постоянного представителя. На тибетскую кампанию у Янгхазбенда уходит около трех лет.

Впоследствии Далай-лама «разрешает» британцам восхождения на Эверест со стороны Тибета. Организаторами этих экспедиций в 20-е годы двадцатого же века являются все те же Чарльз Брюс и Френсис Янгхазбенд.

***

В начале 1930-х право на публикацию писем и альпинистских дневников Маммери покупает один немецкий издатель. Как раз в эти годы в Германии на волне реваншизма за поражение в Первой мировой приходит к власти Гитлер. Германия, как известно, должна быть впереди планеты всей. В том числе и в покорении больших гор. Лозунг Deutschland über alles – «Германия превыше всего» получает физическое воплощение – в немецких альпинистских кругах зреет идея первого восхождения на восьмитысячник, флаг теперь уже не с индуистской, но с фашистской свастикой надо установить на вершине одного из самых высоких пиков мира. Это Нанга Парбат.

Вновь и вновь глядя на Нанга Парбат, на ее блистающую вершину, мы чувствовали, как наши сердца пламенеют желанием сражаться с судьбой. Как хорошо будет вернуться на Родину, покорив эту громадную гору. И как почетно положить жизнь ради великой цели, которая послужит примером для грядущих поколений Германии. Эти полные пафоса слова написал в своей книге «Немцы на Нанга Парбат» альпинист Фриц Бехтольд (перевод мой).

Но восьмитысячник говорит «нет» нацизму. Несмотря на то, что правительство выделяет восходителям колоссальные средства, и даже грузы к горе доставляются «Юнкерсами», экспедиции гибнут на горе одна за другой, унося жизни лучших немецких и австрийских альпинистов. Именно в 30-е годы Нанга Парбат начинают называть «гора-убийца» и «гора судьбы для Германии».

В 1939 году очередная экспедиция, состоящая в том числе из офицеров вермахта, терпит неудачу при попытке восхождения. Спустившись вниз, альпинисты попадают в широкие и не очень дружеские объятия британских властей. Ибо началась Вторая мировая война, и все немецкие подданные, тем более военные, находящиеся на контролируемых англичанами территориях, автоматически становятся пленными. Членов экспедиции, в том числе Петера Ауфшнайтера и Генриха Харрера (автор книги «Семь лет в Тибете») интернируют и отправляют в лагерь для военнопленных, расположенный в Дехрадуне (северо-запад Индии) у подножия Гималаев.

Здесь Харрер знакомится с немецкими альпинистами, точно так же пойманными в Сиккиме после восхождения на семитысячник Тент-пик, в том числе с Людвигом Шмадерером. Последний известен в советском альпинизме тем, что совершил в 30-х годах первый траверс горы Ушба, что на Кавказе. Разрабатывается план побега. Несколько попыток оказываются неудачными, затем Харреру и Ауфшнайтеру удается бежать через границу Индии в Тибет. Таким образом, именно от Нанга Парбат начинается их тибетская одиссея, книга о которой станет всемирно известной. Харреру было суждено испытать тяжелейшие лишения, проникнуть в запретную Лхасу, получить пост в тибетском правительстве и стать другом и наставником Далай-ламы XIV.

Годом позже по стопам Харрера бежит и Людвиг Шмадерер. Однако на этот раз все заканчивается плохо. «Посмотрите на мои зубы, – частенько говаривал Шмадерер Харреру в лагере. – За эти золотые коронки местные разбойники когда-нибудь убьют меня». Слова оказались пророческими. Бандиты, которые промышляли грабежом караванов на границе с Тибетом, заманивают Шмадерера на край ущелья под предлогом продажи продуктов для дальнейшего побега, сталкивают его вниз и забивают камнями до смерти. Его напарнику удается спастись, но он вынужден вернуться назад и сдаться индийским властям.

***

В 1950 году три британца предпринимают авантюрную попытку восхождения на Нанга Парбат зимой! Их сопровождает мало кому известный на тот момент шерп Тенцинг Норгей. Этот человек буквально одержим восхождениями, его мечта – Эверест, но так как средств для участия в экспедициях нет, он работает носильщиком у зарубежных альпинистов в Тибете и Пакистане.

Тенцинг отказывается подниматься на Нанга, он опытен и точно знает, чем все кончится. Зимние восхождения на большие горы это до сих пор не решенная задача, а уж в то время подобные вещи были просто фантастикой. Впрочем, Нанга Парбат свое все равно получила. Англичане решают попытать счастья. Но и они понимают, что это игра со смертью. Они пишут расписку Тенцингу, снимая с него всю ответственность, и идут на восхождение. Двое англичан погибают на склоне, третьему удается спуститься. Лишь спустя двадцать один год альпинисты чехословацкой экспедиции обнаружили на горе фотопленки и обломки ледоруба англичан. Это все, что от них осталось.

В одной из прошлых записей я упоминал, что долина Инда у подножия Нанга одно из самых пустынных и засушливых мест на Земле. Вот что писал о ней Тенцинг: Здесь было еще хуже, чем на Тибетском нагорье, – ни деревьев, ни рек, никакой жизни, кругом сплошная каменистая пустыня, которая действовала на меня очень угнетающе.

Через год Тенцинг оказался в Лхасе – он сопровождал экспедицию вышеупомянутого Джузеппе Туччи, который за время своих странствий по Тибету прошел по этому пустынному краю более 18 тысяч километров! Здесь же Тенцинг встретился и свел знакомство с Генрихом Харрером. Чудно переплетаются пути в больших горах! Именно Туччи посоветовал Тенцингу участвовать в альпинистских экспедициях не в качестве носильщика, а в качестве проводника, то есть полноправного члена экспедиции. Тенцинг последовал этому совету, и в 1953 году он и новозеландец Эдмунд Хиллари стали первыми людьми, поднявшимися на Эверест.

Время делает новый виток, и новую петлю авантюр и жизненных трагедий нанизывает на свою вершину Нанга Парбат. Сводный брат одного из немецких альпинистов, погибших на горе в 30-е годы, решает в память своего родственника организовать экспедицию к горе и наконец взойти на вершину. Доктор Карл Мария Херлигкоффер никогда не был альпинистом и никогда не имел дела с большими горами. Однако идея восхождения захватила его настолько, что он буквально помешался и сумел найти и средства, и первоклассных альпинистов, и стал руководителем экспедиции.

И Нанга Парбат пала. Победа принесла Херлигкофферу не радость, но разочарование, поскольку на вершину взошли не по его воле и плану, а вопреки им. Одержимость доктора горой была столь сильна, что восхождение не по его указке он расценил едва ли не как предательство. Это был авторитарный руководитель, упрямство которого дорого обошлось не одному альпинисту. Когда тиролец Герман Буль принял решение штурмовать вершину, Херлигкоффер, сидя внизу в базовом лагере, дал отбой – слишком долго альпинисты уже работали на горе, и шансов, по его мнению, не оставалось.

Буль послал Херлигкоффера куда подальше и отправился наверх. Последние 1300 метров до вершины шел в одиночку – его напарник не смог продолжить восхождение. Однако Герман переоценил свои силы, на спуске стало понятно, что до ночи вернуться в палатку он не успеет. К этому времени кончились еда и питье, единственное, чем Буль поддерживал силы – таблетками первитина. Этот, по сути, наркотик (гидрохлорид метамфетамина) в 50-е годы считался стимулирующим средством.

Буль надеялся, что ночью выйдет луна, и он сможет спускаться при ее свете, однако луну загородил склон горы. Темнота застала Буля на отвесной стене, где он едва смог найти опору для ног. Всю ночь он провел стоя на высоте около восьми километров! К счастью, погода стояла безветренная, было на удивление тепло, поэтому Буль обошелся «только» обмороженными пальцами на ногах. В базовый лагерь он спустился чудом – внизу уже считали его погибшим, но Херлигкоффер холодно встретил победителя. Он обладал эксклюзивным правом на освещение экспедиции в прессе и почти все сливки с успеха снял единолично. А Герману Булю, реализовавшему мечту нескольких поколений немецких альпинистов, муниципалитет города Вены выделил комнату – до сих пор великому альпинисту было негде жить, он мыкался по друзьям и знакомым.

В 1957 году Буль взошел на восьмитысячник Броуд-пик в Пакистане. В том же году он погиб во время восхождения на расположенный неподалеку пик Чоголиза.

Одержимость «горой-убийцей» толкала Херлигкоффера все дальше – он снаряжал новые экспедиции, на горе гибли новые альпинисты. Одним из самых скандальных оказался случай с братьями Месснерами в начале 70-х. Ситуация повторилась почти в точности: когда штурмовая группа была готова идти на вершину, Херлигкоффер приказал спускаться. Старший из братьев – Райнхольд Месснер, один из сильнейших альпинистов мира, по рации убедил Херлигкоффера передумать.

Договоренность была следующая: если утром перед восхождением сводка погоды будет неблагоприятной, Херлигкоффер выпустит ракету красного цвета, и тогда Райнхольд в одиночку выйдет на штурм вершины на свой страх и риск; если же погода не подкачает, то будет выпущена зеленая ракета, и тогда братья Месснеры пойдут на штурм в связке, а за ними выйдет еще одна штурмовая двойка.

Впоследствии эта громкая трагедия войдет в историю в том числе под названием «Красная ракета на Нанга Парбат». Прогноз погоды оказался хорошим, но Херлигкоффер выпустил красную ракету. Как оказалось впоследствии, зеленых ракет у экспедиции не было вообще. Увидев сигнал, Райнхольд один выходит на штурм. Его брат Гюнтер, видя через несколько часов, что с погодой все в порядке, отправляется следом. Он совершает феноменальный марш-бросок в зоне смерти и догоняет брата у вершины, на которую они поднимаются вместе.

Однако здесь у Гюнтера, поднимавшегося слишком быстро, начинается горная болезнь. Спуститься вниз по пути подъема оказывается невозможным из-за крайне сложного маршрута. Веревки у братьев нет – каждый шел поодиночке, поэтому Райнхольду нечем страховать на спуске брата. Они принимают решение спускаться с обратной стороны горы, здесь склон хотя и круче, но зато короче на целый километр. Спуск длится трое суток. Братья, таким образом, совершают первый в истории траверс Нанга. У подножия горы Гюнтер Месснер погибает под лавиной.

Ранним утром я выбираюсь из палатки. День обещает быть чудесным – на небе ни облачка. Плюнув на умывание, мы с Ксюшей идем на другой конец долины, чтобы сфотографировать вершину Нанга. Здесь, на высоте 3500, солнце разогревает земную поверхность, и едва поднимается легкий ветерок. Но наверху безумствует шторм – он рвет и мечет зацепившееся за вершину облако.

Я не представляю, что должен испытывать и чувствовать человек, находящийся там. Братья Месснеры поднимались мимо этих скальных зубцов после месяца работы на склоне. Насколько знаю, их маршрут до сих пор никто не повторил.

Но что же было дальше?

***

Райнхольд, пытаясь найти брата и страдая от жестоких галлюцинаций, вызванных общим истощением и долгим пребыванием в зоне смерти, бродит бесцельно вдоль подножия, превращая в ничто свои и так уже отмороженные пальцы на ногах. Чудом его находят местные крестьяне, чудом переправляют вниз, Райнхольду чудом удается вновь встретиться с экспедицией. После этого следует ампутация пальцев на ногах, месяцы реабилитации, кроме того, начинается долгая судебная тяжба с Херлигкоффером из-за красной ракеты. Месснер плюнул на эксклюзивное право доктора освещать экспедиционные события и изложил свой вариант.

Смерть брата приводит к своего рода одержимости у Месснера. Родные умоляют его бросить восхождения. Но теперь он хочет свести счеты с горой и решает подняться на нее в одиночку. Раз за разом он предпринимает попытки и не уходит – бежит от Нанга Парбат, спасаясь от своего безумия. Однако вскоре Месснер понимает, что загнал себя в тупик. Помимо этого, не очень удачным было восхождение на восьмитысячник Манаслу в Непале – напарник Месснера погибает, и начинают сыпаться обвинения, что он идет к вершинам по трупам. «Возможно, – говорят некоторые, – его брат Гюнтер погиб не в лавине у подножия, возможно Райнхольд бросил его у вершины Нанга Парбат, чтобы удовлетворить свои амбиции».

Это обвинение на долгие годы камнем ложится на плечи Райнхольда Месснера. Все это плюс большие проблемы с личной жизнью заставляют его принять решение: «либо я, либо гора». В начале лета 1978 года Месснер совершает первый в истории бескислородный подъем на Эверест вопреки предсказаниям о невозможности такого восхождения. Это придает ему уверенности – через два с половиной месяца он вновь у подножия Нанга.

Год назад я искал смысл жизни, теперь принимаю жизнь как есть, со всеми уродствами, безумием, иронией. Порою, если не думать о вопросах, ответы приходят сами. Так что пусть вопросы возникают и начинают мучить меня, я не буду ломать голову и пойду на Нанга Парбат. Там будет ответ…

Одиночество поджидает всех нас. Оно здесь, рядом, оно не приходит извне. Я интуитивно понимаю, что смогу подняться на восьмитысячник в одиночку, только когда удастся заставить одиночество работать на меня. Я знаю, что в состоянии дойти до вершины, равно как обладаю способностью выдерживать многодневные нагрузки и альпинистским чутьем, которое позволяет выбирать правильный путь…

Месснер хорошо понимал, на что идет. Мало кто пробовал встать лицом к лицу один на один с восьмитысячником. Точнее таких попыток было всего две. В 1929 году американец Фармер попытался в одиночку взойти на Канченджангу, а в 1934 году англичанин Уилсон решил подняться на Эверест. Оба они погибли.

Нанга Парбат стала горой судьбы и в этом случае. Она приняла Месснера, и он оказался полностью в ее власти – когда Райнхольд находился на середине склона, произошло землетрясение, которое отрезало ему путь назад. Вот как он описывает увиденное:

В пять часов две минуты утра (это точное время), когда я сидел и заваривал чай в палатке, готовясь к выходу, гора внезапно задрожала. Спустя несколько секунд послышался ужасающий грохот, который доносился отовсюду сразу. Я выглянул наружу и увидел, что весь склон пришел в движение и устремился вниз. Ближе к подножию горы снежные массы образовали гигантскую лавину шириной в несколько километров, которая буквально затопила Диамирскую долину. Фрагмент ледника, по которому я поднимался в течение предыдущего дня, перестал существовать, и теперь вернуться обратно той же дорогой было невозможно. (Приведенные выше и ниже отрывки – из книг Месснера, перевод мой.)

Вот маршруты одиночного восхождения и спуска:

Месснер – один из немногих альпинистов, который в состоянии передать простому обывателю сложность восхождения и те чувства, которые испытывает альпинист при подъеме по склону. Тем более в одиночку. Простыми незатейливыми фразами он описывает грань безумия, на которой находится. Интересно, что он в состоянии отлично фиксировать происходящее, он понимает, что галлюцинирует, и в то же время переживает галлюцинации как реальность. В медицине это та степень психического расстройства, когда врач еще может разговаривать с пациентом как с нормальным человеком, но при терапии уже приходится обращаться и ко второму, больному, «я».

Лежу обессиленный и вдруг понимаю, что рядом маленькая девочка. Как хорошо, теперь не придется ставить палатку одному, ведь это можно сделать вместе. <…> Девочка смотрит, как я утаптываю снег, я же думаю о том, что ей станет жарко, если будет много двигаться. Хотя палатку ставлю сам, все же очень хорошо, что я не один. Через полчаса все готово. На палатку набрасываю спальный мешок – для тени, внутрь укладываю коврики и затаскиваю рюкзак. <…>

– Мы уже высоко забрались, – говорю девочке.
– Завтра ты дойдешь до вершины, – отвечает она.
– Только если хорошая погода продержится.
– Погода будет хорошей, пока ты не начнешь спускаться.
Кажется, она права: ветер почти стих, и, несмотря на облачность, очень тепло.

Сквозь облака пробивается луч солнца, и кажется, что все вокруг оживает. Облака приходят в движение, и отовсюду слышатся странные звуки: шипение и затем свист. Опять галлюцинации? Мне гораздо легче признать, что разговариваю сам с собой или со своей тенью, чем считать окружающее нереальным. Но вот девочка приходит вновь, и разговор продолжается. Как это странно! Я могу только чувствовать, что напротив меня кто-то сидит, но не могу дотронуться до девочки, ни посмотреть на нее в упор. Иногда она совсем рядом – настолько, что буквально задевает меня, но стоит обернуться – и никого. Это ощущение действительно сводит с ума.

Описание того, что было на вершине, думаю, стоит опустить – читайте книгу 🙂

29. И вновь время делает новый виток, и новую петлю авантюр и жизненных трагедий нанизывает на свою вершину Нанга Парбат. Обвинения в том, что Месснер бросил своего брата возле вершины, удалось снять только несколько лет назад. Останки Гюнтера Месснера нашли местные горцы неподалеку от того места, где, по словам Райнхольда, сошла лавина. Один из этих горцев – наш проводник Самандар Хан.

Я очень хотел попасть к Нанга Парбат. Гималаи интересны сами по себе, но истории Янгхазбенда, Туччи, Тенцинга Норгея, Месснера привлекают неимоверно! Подобные одиссеи двигают мир вперед, заставляют не сидеть на месте и искать приключений и на свою пятую точку. Книжный опыт такого рода стоит хотя бы в какой-то степени испытать на собственной шкуре. Но я и помыслить не мог, что услышу продолжение легенды, что называется, из первых рук.

Самандар рассказал, что, найдя останки, он первым делом дал знать о находке в Германию. Месснер не заставил себя ждать и через несколько дней уже был у подножия Нанга Парбат. Он опознал останки Гюнтера по горным ботинкам и некоторым вещам. Врач-патологоанатом по характеру повреждений костей определил, что погибший попал либо под обвал, либо под лавину. В конце трека мы гостили у Самандара, он показывал фотографии, альпинистские журналы, в которых писали о нем.

Перед завтраком Ксюша говорит, что ей нужно помыть голову. Нагреваем воду и с полной литровкой кипятка идем к ручью. Здесь я в свободной посудине смешиваю горячую и холодную воду и лью Ксюше на голову. Местные женщины, работающие на участках, глядят на это действо, раскрыв рты. Мало того, что Ксюша не закрывает лицо, так она еще и волосы показывает всем вокруг. По мусульманским порядкам так делать нельзя.

Поев, собираем палатки и выходим. Сегодня надо добраться до конца Рупальской долины и подняться до высоты 4000 метров. Погода пока держится, но, судя по облакам «дымчатого» типа, к вечеру небо затянет.

Интересно, что горы, окаймляющие долину, кажутся большими, но по сравнению с Нанга они смотрятся как-то не очень. Впрочем, с восьми тысяч все будет казаться небольшим. Например, ледник, который мы пересекали днем ранее, просто огромен, чтобы перейти его, минут сорок понадобилось, если не больше.

Пока тепло, можно идти босиком, хотя кожа ступней с непривычки и из-за большого веса за спиной довольно быстро устает. Самандар Хан, глядя на меня, порою качает головой.

Вскоре, как и было обещано, погода начинает портиться. Мы поднимаемся все выше, дыхалки не хватает, а воздух становится настолько холодным, что приходится быстренько превращаться в моджахеда, чтобы не застудить горло.

38. В последней ивовой роще Самандар срезает нам с Ксюшей по палке. Хотя мы ими не пользуемся, берем с собой на всякий случай. Когда выходим на край ледника, идущего от пика Лайла, погода портится окончательно – низкие облака начинают сыпать снегом, и ветер такой ледяной, что мы надеваем куртки.

Идем по боковой стене ледника, тут приходится туго. Некоторое время назад сошел обвал, осыпь еще свежая, и тропы нет. Кое-как балансируем на склоне – уехать на семьдесят метров вниз на ледник как-то не хочется. Порою залезаем в небольшие карманы, где видны хорошо набитые тропы, уходящие на головокружительную высоту. Это скот, только вот какой? Здесь же так холодно, что коровам и овцам не выжить. Вскоре все становится понятно – встречаем цзо — помесь коровы с яком. По всей видимости, они питаются красной травой, а холод им нипочем.

40. До темноты добираемся до места стоянки – базового лагеря Мазено. Быстро, насколько позволяет одышка и легкое головокружение (4050 метров все ж таки!), ставим палатки. Хвала Аллаху и тем людям, которые сложили здесь стенку от ветра! Прячемся за ней, сверху натягиваем тент, и я с ужасом смотрю на Рахима, который уходит к реке за водой. Сыпет снежная крупа, температура около нуля, и даже до ветру на таком ветре идти не хочется. Мытье посуды Рахим тоже забронировал. На этот раз мы соглашаемся, не сопротивляясь. Зато беремся приготовить ужин. Ксюша командует, что куда и сколько сыпать и варить, режет свежую капусту – делаем наваристый супчик, насколько он может быть наваристым из капусты, лапши и пары консервов. Мясо на этой высоте уже не сваришь.

Самандар с носильщиками достают пучки какой-то зелени и в один момент делают из нее рагу с большим количеством масла. Вот и витамины, и жир. Зелень распознать не могу, но рагу отлично естся с прибереженными заранее лепешками-чапати. На всякий случай достаем еще сухари и плавленый сыр.

Еще один неожиданный подарок. Кто-то из проходивших здесь ранее приготовил небольшой пучок дров. Черт знает сколько времени пришлось затратить, чтобы найти дрова на окрестных голых клонах. Их достаточно, чтобы посидеть полчаса у небольшого костра, когда совсем темнеет. Самандар спрашивает, когда я заменю сандалии на ботинки. Когда говорю, что только перед перевалом, он снова качает головой и внезапно хватает меня за лодыжку. «У тебя теплые ноги!» – восклицает он удивленно. Блин, конечно, теплые! Если мне холодно, я оденусь и обуюсь – я же не мазохист, чтобы терпеть холод. Просто пока еще достаточно тепло.

Вскоре расходимся по палаткам. С этого момента в действие начинает вступать один непредвиденный фактор, который я не учел при подготовке к поездке. Таких просчетов было несколько, они существенно повлияли на исход всего мероприятия, но об этом позже.