Утренняя съемка в Балаклаве

Фотографы, занимающиеся съемкой пейзажей могут добиться по-настоящему хороших результатов во время съемки рано утром во время восхода солнца или сразу после рассвета. Оптимальный свет, удивительные цвета и насыщенные кадры — вот чем окупится ранний подъем для фотографа-жаворонка.

Но не все хорошо себя чувствуют утром. Особенно после почти бессонной ночи. О борьбе с собой и ужасах утренней съемки расскажет жж-юзер oskanov.

Правду ведь говорят — больная голова не даёт покоя ногам. После посещения Балаклавы у нас остался небольшой, но неприятный осадок на душе. Во-первых, Сергею (aquatek_filips) не удалось сфотографировать вершину горы Аскети, с расположенной на ней «Бочкой Смерти» (на самом верху сел аккумулятор). А во вторых, решив прикинуться настоящими крутыми фотографами, мы запланировали провести утреннюю съёмку (со штативом – по-взрослому) панорамы Балаклавской бухты. Хорошо строить такие планы вечером, сидя за чашечкой чая, обсуждая и предвкушая какими замечательными получатся кадры. Вставать же утром, если лёг спать тем же утром — хреново. Фактически я просто оказался заложником чести — сам упросил Сергея поехать поснимать, поэтому «включать заднюю» было бы полнейшим свинством. С нами ещё решила поехать Таня — жена моего товарища. Уж ей-то чего не хватало в этой жизни, я так и не понял (она не любит фотографировать со штативом).

В тридцать одну минуту седьмого после полуночи позвонил Сергей, и я даже нашёл в себе силы удивиться, что мне удалось услышать звонок. Состояние было так себе — веки были закрыты надёжно, словно двери в банковское хранилище. И мне всё никак не удавалось подобрать к ним код, чтобы открыть глаза. Может это и к лучшему — преуспей я, из глаз посыпался бы песок, которого там, судя по моим субъективным ощущениям, было предостаточно. Голос тоже не слушался, сначала он скакнул в фальцет, потом опустился до тенора, и, наконец, упал до хриплого баса. Таким образом, пародируя сводной хор психиатрической лечебницы, придав своей речи бравурные интонации, я ответил, что «уже почти готов». К чему и насколько «почти» я уточнять не стал. Нужно было разбудить Таню, и я неловко двигаясь, будто ожившее творение доктора Франкенштейна, начал вслепую кружить по номеру, ища телефон, натыкаясь при этом на образцы отельной роскоши. Мобильный-таки нашёлся, и я набрал номер.

Таня тоже звучала в трубку необычно — путая падежи, времена и события, так же выдавая богатый тембровый диапазон. Потом послышались звуки контакта Тани с предметами интерьера в номере — похоже, она пришла в движение. У Тани второй дан по киокусинкай, и две золотых медали с Чемпионата Европы. Акустическая картина, транслируемая моим телефоном, однозначно давала понять, что в прямых столкновениях с мебелью Таня одерживает чистую и безоговорочную победу. Хруст и треск дерева, доносившийся до меня, напомнил, что в аттестационную программу сдачи на второй дан входит тамаси-вари (искусство разбивания твёрдых предметов). Очень удобный навык, нужно заметить, особенно если вы двигаетесь вслепую и вам лень обходить препятствия. Потом послышался гулкий металлический звук, будто звонарь-великан ударил в исполинский колокол. Стало понятно, что хрупкое девичье тело успешно добралось до ванной. Что ж, мне тоже не мешало бы умыться, и я положил трубку.

Через пятнадцать минут заехал Сергей, и мы втроём тронулись в путь. К тому моменту уже удалось немного распросониться, и утро перестало казаться таким уж трагичным, каким оно воспринималось в момент пробуждения. Погода была вполне приемлемой, и это радовало, так как мы боялись, что она испортится, и все наши жертвы будут напрасны. Тогда я не знал, что настоящие жертвы мне ещё только предстоят.

Мы прибыли в Балаклаву и начали подниматься по лестнице, ведущей от набережной в гору. Потом лестница закончилась и началась утоптанная ногами многочисленных туристов тропа. Справа лежали живописные развалины крепости Чембало. Утро было солнечным и прохладным. Начался неспешный подъём. Снизу расстояние казалось пустяковым. И я, по своей наивности, достал фотоаппарат, предполагая, что буду снимать по пути чудесные виды, открывавшиеся по мере восхождения. Однако этого не случилось. Примерно через пятнадцать минут подъёма, я вдруг заметил, что мне стало неохота тратить воздух на разговоры, так как его, неожиданно и печально, перестало хватать даже для дыхания. Я попробовал усилить добычу воздуха, но производственных мощностей моих лёгких явно не хватало. Было очевидно, что им уже давно и критично требуется модернизация.

Легкоатлетичный же Серёжа и чемпионская Таня непринуждённо маршировали, о чём-то переговариваясь и наслаждаясь картинной красотой окружающего ландшафта. К моему ужасу, они даже немного прибавили в темпе. Хотя, скорее всего, это я начал отставать. Дыхание моё участилось, сделалось хриплым, а ноги начали предательски наливаться свинцовой тяжестью. Но просить пощады было неудобно, поэтому я продолжал страдать молча.

При лёгких физкультурных пробежках рекомендуется выдерживать следующий темп дыхания: четыре шага делается на вдохе, четыре — на выдохе. Я же, борясь с кислородным кризисом, сумел добиться обратно пропорционального значения: четыре вдоха и выдоха на один шаг. Звуки такого дыхания могли (если бы их записать) пригодиться для озвучки материалов канала Discovery, будь то сюжет о половом акте ежей или о «прибытии поезда» братьев Люмьер. Но, увы, диктофона с собой не было. И всё это художественное пыхтение безвозвратно кануло в Лету, так и не обретя своего благодарного слушателя. К этому времени грузное тельце моё обильно вспотело, а редкие волосы взъерошились, и весь мой вид мог бы вполне вдохновить Сальвадора Дали на написание картины «Сон навеянный полётом ежа над самодвижущимися кузнечными мехами в утренней Балаклаве».

Потом ноги позорно подкосились, и я рухнул на все четыре кости. И дальше свой путь продолжал уже на четвереньках. По чудовищному недоразумению мой фотоаппарат, извлечённый в начале пути из сумки, так и остался в руке. Опираться на него было безумно жалко, а засунуть обратно не было сил. Поэтому приходилось двигаться, словно раненный пограничный пёс Алый — на трёх конечностях, хромая на руку с зажатым в ней Canon’ом. Сергей с Таней несколько раз оглядывались. Однако, видя меня ползущего с фотоаппаратом, они думали, что производится съёмка великолепных весенних цветов, в изобилии произраставших на склонах.

В такие моменты я пытался звать на помощь, но звуки отказывались покидать пересохшее горло. Сергей прищуривался, глядя на меня издали, и силился расслышать или, хотя бы, угадать по губам, что я говорю. Ему казалось, что он понимает, и он радостно махал сверху, крича: «Да-да, это крокусы! Я тоже такие снимал». И было понятно, что я обречён.

К концу пути стало мерещиться, будто на вершине горы стоит какая-то женщина в тёмном мешковатом одеянии и с косой в одной руке. Она манила меня костлявым пальцем. И я понимал, что приглашают меня явно не на сенокос. Наверно так и наступает агония. По телу начали пробегать конвульсии, и мой палец, самопроизвольно, несколько раз спустил затвор фотоаппарата.

Ноги и рука окончательно подкосились, и я растянулся плашмя на земле, всё так же, с зажатой камерой в правой руке. Левая рука неестественно изогнулась в пароксизме отчаяния, большой палец выпятился вверх, как у погружающегося в лаву Терминатора-2. «Hasta la Vista, baby!» «До зустрiчi, хлопцi!» — только и смог вымолвить я. Правой рукой я попытался прикрыть лицо от позора немощной смерти, но, забыв о Canon, из последних сил ухнул им себя по лицу. Нахлынула темнота…

Очнулся я на вершине. Надо мной склонились озабоченные участники экспедиции. Над ними весело висело голубое ясное небо. Они клялись, что и на вершину и в себя я пришёл сам. И никакого искусственного дыхания «рот в рот» и прямого непрямого массажа простаты сердца не понадобилось. Так что всё обошлось. Я отдышался, порозовел. Обрёл снова черты Homo Erectus’а. И даже попытался поснимать.

Куда же мы собственно пришли? Место это называется «Балаклавский Южный Форт». Данное укрепление располагается на вершине горы Аскети и является верхней точкой в линии оборонительных сооружений 12-го участка Балаклавской группы укреплений. Вершина горы находится в 361 м над уровнем моря. Эта высота была впервые использована в стратегических целях ещё британцами, которые во время Крымской войны возвели на склонах Аскети первые фортификационные сооружения. Позднее, во время Первой Мировой Войны, эти сооружения были модернизированы и расширены.

Это место часто называют «бочкой смерти», из-за наблюдательного пункта, висящего прямо над обрывом. По форме сооружение действительно напоминает двухметровую железную бочку. Существует несколько версий возникновения такого зловещего названия. Якобы фашисты, временно владевшие фортом, расстреливали в бочке пленных партизан, или сбрасывали их оттуда вниз, на скалы. Вторая версия кажется мне неправдоподобной – сама конструкция наблюдательного пункта не предусматривает возможность сбрасывания оттуда кого-либо. Зачем расстреливать людей в бочке тоже непонятно. Проще это сделать у обрыва и не утруждать себя сбрасыванием тел, а также избежать риска рикошета. Не думаю, что прагматичные немецкие фашисты стали бы усложнять себе жизнь.

Таких наблюдательных пунктов было два. Один уже обрушился в море. В посещённом же нами уцелевшем объекте были вырезаны бока. Я так и не смог найти информацию кто это сделал, зачем и когда.

Как и все места, куда может добраться спортивно-ущербный человек, вроде меня, развалины форта расписаны и разрисованы умственно-ущербными людьми, вроде вандалов.Если бы не их художества, то эти руины могли бы считаться исключительным по красоте и колориту объектом туризма.

И есть какой-то особый шарм у заброшенных зданий и сооружений. Мы видим, что природа наступает и как бы окутывает собой, постепенно разрушая и пряча, следы человеческого пребывания. Сначала трава начинает прорастать из всевозможных щелей и выемок, оплетают стены плющи. Кусты тёрна и шиповника заполняют открытые пространства наружных помещений, превращая площадки и рвы в непроходимые заросли. Молодые деревца, полные задора и амбиций, медленно, но верно разрывают корнями бетон.

После того, как мы вдоволь погуляли по останкам Южного Форта, было решено приступить, наконец, к выполнению главной задачи – снятию панорамы. Сергей пошёл устанавливать штатив. Для достижения максимального эффекта высоты и свободы он выбрал точку на самом краю обрыва, так, что одна из ног штатива практически висела в воздухе. После чего Сергей сделал свою серию снимков и отошёл, освобождая место мне. Я, было, тронулся к штативу, прилаживать на него свой фотоаппарат, как вдруг неожиданно обнаружил, что вид открывающейся с обрыва высоты действует на меня как меловой круг бурсака Хомы на восставшую из гроба панночку.

С какой бы стороны я не пытался подобраться к штативу, не доходя ровно три метра, я останавливался, и мои ноги выходили из повиновения, отказываясь шагать вперёд. Словно исступлённая ведьма, я кружил вокруг да около, вновь и вновь натыкаясь на незримое препятствие. Штатив стоически стоял, молился и ждал, когда же, наконец, прокричит петух.

Предприняв ещё несколько отчаянных попыток (пытался ползти, прыгать и кувыркаться в сторону заговорённого устройства), я понял, что всё тщетно – на дистанции три метра наступал полный паралич. Подумав несколько минут над создавшейся ситуацией, я пришёл к выводу, что только чистые душой и помыслами могут дойти до Святого Грааля моего штатива. Пришлось отдавать свой фотоаппарат Сергею и просить его за меня сфотографировать открывшуюся панораму.

Но как говорится, всё хорошо, что хорошо кончается. Все фотографии были сделаны, программа экспедиции выполнена, и мы, довольные, начали свой путь обратно. А впереди нас ждали шашлыки, машлыки и пещерный город Эски-Кермен…