Такой стокгольмский синдром — сотрудник БигПикчи о бессонных ночах и необъяснимой любви к работе

Кое-кто из работников БигПикчи уверяет, что видел однажды, как руководитель отдела нативной рекламы Оля Голованова отдыхает. Но мы ему не верим, потому что фактических подтверждений этой информации нет. Такое ощущение, что иногда даже сон не способен отвлечь Олю от работы.

В командировках, где журналистам положено благодарно принимать накрытую поляну, покупать местный алкоголь для редакции и изредка передавать короткие заметки, она работает вдвое больше обычного. Как можно умножать бесконечность на два, рассказывает сама девушка — пламенный мотор.

На самом деле мне каждый раз стыдно. Все остаются в офисе, в Москве. Иногда в офисе холодно, иногда громко, иногда все сразу. И поэтому, даже если я отправляюсь куда-нибудь на край света, в сторону Шпицбергена, мне кажется, что я гораздо счастливее тех, кто остался. Оттого стараюсь получить индульгенцию от собственной совести — днем пожинаю плоды пресс-туров, а по ночам вкалываю. Мол, смотрите, мне тоже тут несладко.

Но голос совести утихает еще накануне отъезда. От того, что я отправляюсь куда-то, дел меньше не становится: партнерские статьи не ждут, пока я вернусь, коммерческие предложения не ждут, пока самолет прилетит обратно в Москву, а срочные мелочи (вот эти гады, которые всплывают в самый неудачный момент) никогда не заботятся о том, чтобы у меня был стабильный интернет.

Поэтому в ночь перед командировкой одной рукой я складываю сумку, а второй дописываю какой-нибудь текст. Самолеты в дальние неизведанные места обычно отправляются с утра, поэтому где-то в два часа ночи я решаю встать в пять, чтобы успеть дописать текст, прислать заходы для постов или допридумать концепцию спецпроекта. Естественно, просыпаю.

Сложив остатки сознания в объемные мешки под глазами, прыгаю в такси и открываю ноутбук там. Параллельно благодарю умных ботаников, над которыми все смеялись в школе, что они придумали USB-модем. Святые люди. Для каждого аэропорта есть отлаженная схема действия: вещи в багаж, себя — в «Шоколадницу» около гейта. В Шереметьево даже есть любимое место — одинокий столик между панорамным окном и «барным островком» кафе.

В общем, к тому моменту, когда я падаю в самолет, смартфон садится. Раньше я самозабвенно таскала с собой килограммовый пауэрбанк, которым можно полностью зарядить телефон семь раз и убить человека. До сих пор не понимаю, почему на мне не сработал ни один рекламный «месседж». Его хватает на полтора полных заряда, зато весит он чуть больше, чем три кредитки. С другой стороны, в командировке, как и в любой поездке, больше, чем «полных полтора», обычно не требуется.

Но это когда вы не отправляетесь в какую-нибудь Карелию, с палатками, к черту на рога. На семь дней без розеток пригодится только очень мощная дурында.

Кстати, именно в Карелии у меня начали проявляться первые признаки трудовой шизофрении. Представьте: ранняя осень, лес, легкий туман, чистейший воздух, от которого немного кружится голова. Второй день мы исследуем на джипах новый туристический маршрут где-то на берегах Толвоярви. В какой-то момент я понимаю, что грядет моя личная любовь и боль — наша еженедельная рассылка (и телеграм-канал!). Да, каждую неделю, с редкими перерывами на сбой в памяти, пятничный завал и похмелье, я делаю дайджест наших новостей (кстати, если вам что-то очень нравится или, наоборот, страшно бесит, напишите мне). С мыслями о том, что рассылка может не выйти, я подведу всю медиагруппу, мы разоримся и в старости нами закусят бомжи на вокзале, я иду к главному организатору Паше со словами: «Паша, завтра нужен Wi-Fi». А Паша смотрит на меня тем взглядом, которым любящий отец смотрит на дочь-психопатку, и уточняет: «Может, без этого как-то?»

— Нет, Паш. Вот прям надо. Рассылка же.

Тогда всей экспедиции (а это, кажется, были 14 ни в чем не повинных человек) пришлось сменить маршрут и отправиться в сторону мраморного карьера «Рускеала». Там, рядом с облагороженной деревянной кассой, стоит маленькое кафе с вай-фаем. В нем я и устроилась на полтора часа, чтобы написать рассылку, пока остальные гуляли по мраморным пещерам.

Но это все лирика. В стандартных командировках, когда я выхожу из самолета, даже если телефон разряжен в ноль, я понимаю, что, пока чертыхалась в такси, торчала в аэропорту и рассекала воздушное море, Москва проснулась. А значит, к убийственному количеству рабочих задач прибавилась еще тачанка таких же. Благо что в отелях всегда есть вай-фай. Поэтому, когда я вваливаюсь в вестибюль, первым делом бегу не к туалету, а на ресепшен с криками: «Пассворд! Пассворд, плиз!»

К слову, иногда даже благословенный «пассворд» не спасает. Ну мало кто использует гостиничный вай-фай, чтобы скачивать гигабайты фотографий и неистово верстать лонгриды. Первый раз я поняла это в Израиле, когда интернет прекрасной иерусалимской гостиницы совершенно не тянул обожаемую «Тильду» и загружал фотографии в макет с той же скоростью, с которой улитка «бежит» амстердамский полумарафон.

Вай-фай в номере ловил только из ванной. Я обнаружила это, когда в отчаянии решила бросить все и уйти под горячий душ — время было позднее, нормально работать местная связь не позволяла, оставалось лечь спать и видеть сны о том, как меня с позором увольняют. В чем мать родила (но со смартфоном!) я отправилась в ванную. Это важная деталь, сейчас поймете почему. К слову, если после публикации этого материала я пойму, что меньше половины моих знакомых имеют привычку расхаживать по номерам отелей голяком, это будет грустно.

Я пересекла порог ванной, и неожиданно надрывное «римемба ми фо сенчюрис» от лучших друзей любого подростка Fall Out Boy прервал звук оповещения о новом сообщении в мессенджере. Потом еще один. И еще. На экране капсом светилось «ОЛЯ-ГДЕ-ЛОНГРИД», а я с восторгом понимала, что вот он, вай-фаюшка, родимый! Я рванула в комнату, схватила ноутбук, вернулась и уселась на банный коврик — ловить связь и верстать. Спустя минут десять в дверь постучал отельный уборщик: «Хэлло! Экскьюз ми». «НОУ», — крикнула я, сидя голяком на полу. Но сотрудник, видимо, не услышал и радостно распахнул дверь.

Ровно по диагонали от входной двери, мимо открытой настежь двери в ванную, его взгляд упал на меня и похолодел. Кажется, в этот момент я все еще продолжала кричать «ноу». Уборщик побледнел, мигом выскочил обратно и захлопнул дверь с невнятным «сори, мэдам» на прощание. «Ослеп», — подумала я и продолжила соединять в «Тильде» текст про Иваново с коллажами про Иваново. Кстати, на следующий день на прикроватном столике обнаружилась коробка конфет с запиской «Инджой!» и логотипом отеля. Я тогда так и не поняла, к чему относилось это «инджой» — к впечатлениям уборщика или к моему пребыванию в отеле.

Публикация от Oh, Golovanova (@tough_vaflia_street) Ноя 17, 2016 в 7:35 PST

С тех пор я еще пару раз обжигалась о плохое качество беспроводной связи. В Таджикистане меня спасали местными сим-картами, в Сочи выручал московский модем. А потом я нагло выкрала из рабочего локера международную сим-карту «Дримсим», которую с любовью таскаю за собой по сей день. В каждой поездке по доброте душевной пытаюсь эти сим-карты впарить всем подряд — за то, что в забугорных странах дают стабильный интернет и позволяют работать с ноутбуком в режиме модема. В последнем пресс-туре разрекламировала известному фотографу Ване Дементьевскому. Надо будет уточнить, купил или нет.

К вечеру вроде бы становится легче. Но это только кажется. В лучших традициях мафиозного жанра Москва засыпает и просыпается наш коммерческий директор. Он весь день усердно работает, а к вечеру добирается до меня. Сашины емкие ТЗ обычно начинаются со слов «надо» и заканчиваются коротким «вчера». И когда за каким-нибудь вечерним ужином коллеги со спокойной душой дегустируют местную кухню (съестную и алкогольную), я цежу бокал вина и стараюсь ржать в голос, чтобы смехом компенсировать годы, которые когда-нибудь отнимет у меня бессонница.

Единственная командировка, когда коммерческий директор Саша не написал мне, кажется, ни разу, была в центр Баренцева моря, к сейсморазведочному судну. Я провела специальную предварительную подготовку. За неделю до отъезда, к месту и не совсем, громко, на весь офис, говорила: «Уеду в понедельник! Неделю связи не будет. Неделю! Совсем!» Никто на мои возгласы не реагировал, но на подкорку, кажется, записали.

На второй день нашего, казалось, бесконечного путешествия от сейсморазведочного судна к Большой земле я была посреди восьмибалльных волн, в месте, где слабенький вай-фай судна снабжения ловил геопозицию The Wall (отсылка к Стене из романов Джорджа Мартина; Стена по сюжету находилась далеко на севере, на краю цивилизованного мира, отделяя его от племен одичалых). Связи не было никакой, палубу с уходящим в горизонт Баренцевым морем я отсняла уже со всех сторон. Раз в час поднималась на капитанский мостик — перекурить и поймать пару мегабит интернета. В тот момент мне безумно хотелось работы и быть очумелой собакой с известного мема.

Через пару часов даже на капитанский мостик подниматься расхотелось — соленые волны били до третьей палубы. Выходить было страшно. И тут я вспомнила, что в последнюю вылазку Сережа со свойственной ему простотой просил выложить что-нибудь. Поскольку вся моя жизнь — преодоление, я отважно направилась в сторону волн, ветра и гула судового мотора.

Теперь я понимаю, что если когда-нибудь упаду за борт и буду орать «спасите» что есть мочи — никто меня не услышит. Рев мотора разносится так, что не слышно собственного голоса. Поэтому, когда я выползла наружу, одной рукой я отчаянно ловила вай-фай и выкладывала «что-то в инстаграм БигПикчи», а другой вцепилась в тонкое ледяное ограждение. Фотография была почти опубликована, когда меня резко, как ударом серпом по известному органу, окатило соленой ледяной водой. Палуба резко качнулась в сторону, гравитация и моя врожденная «устойчивость» потянули меня вбок, к туманно-синей воде. Хвала очередной волне, которая вернула палубу, а с ней и меня, в привычное положение. Тут же я рванула внутрь, в спасительное тепло — туда, где не было шансов выпасть за борт.

Старенький, но любимый смартфон окатило соленой водой. То ли от воды, то ли от холода телефон вырубился. О том, что фотография все-таки выложилась, я узнала ровно через сутки. Кстати, ровно столько я прыгала с бубном вокруг умирающего девайса, призывая его вернуться в строй. Все потому что умные люди в экстремальные поездки возят с собой неубиваемые запасные смартфоны из среднего ценового сегмента, а не телефон, стоящий как две средние зарплаты.

Второй раз отчетливо пожалела об отсутствии «запаски» на снежных альпийских склонах пару недель назад. У меня там — горы, солнце, белоснежный снег и улыбающийся инструктор. А у моего смартфона все виснет и батарея садится после десяти минут на морозе.

Публикация от Bigpicture.ru (@bigpictureru) Авг 22, 2017 в 3:30 PDT

К ночи я обычно при смерти и начинаю страшно тупить. Но даже если за ночь нужно сверстать два материала, а в почте ждет вагон непрочитанных писем, нормальный сон в таких поездках я ценю меньше всего. Благодаря вот этим вылазкам, бессонным ночам и любым экстренным ситуациям я чувствую себя самым счастливым человеком на свете. Это как стокгольмский синдром, только по отношению к работе. Как минимум потому, что, когда меня спрашивают: «Оль, как дела? Что было?» — мне всегда есть что рассказать.